Неточные совпадения
19) Грустилов, Эраст Андреевич, статский советник. Друг Карамзина. Отличался нежностью и чувствительностью сердца,
любил пить
чай в городской роще и не мог без слез видеть, как токуют тетерева. Оставил после себя несколько сочинений идиллического содержания и умер от меланхолии в 1825 году. Дань с откупа возвысил до пяти тысяч рублей в год.
Купцы первые его очень
любили, именно за то, что не горд; и точно, он крестил у них детей, кумился с ними и хоть драл подчас с них сильно, но как-то чрезвычайно ловко: и по плечу потреплет, и засмеется, и
чаем напоит, пообещается и сам прийти поиграть в шашки, расспросит обо всем: как делишки, что и как.
Но муж
любил ее сердечно,
В ее затеи не входил,
Во всем ей веровал беспечно,
А сам в халате ел и пил;
Покойно жизнь его катилась;
Под вечер иногда сходилась
Соседей добрая семья,
Нецеремонные друзья,
И потужить, и позлословить,
И посмеяться кой о чем.
Проходит время; между тем
Прикажут Ольге
чай готовить,
Там ужин, там и спать пора,
И гости едут со двора.
Уж восемь робертов сыграли
Герои виста; восемь раз
Они места переменяли;
И
чай несут.
Люблю я час
Определять обедом,
чаемИ ужином. Мы время знаем
В деревне без больших сует:
Желудок — верный наш брегет;
И кстати я замечу в скобках,
Что речь веду в моих строфах
Я столь же часто о пирах,
О разных кушаньях и пробках,
Как ты, божественный Омир,
Ты, тридцати веков кумир!
Илья. Старушкам к чаю-то ромку вели —
любят.
Нестор Катин носил косоворотку, подпоясанную узеньким ремнем, брюки заправлял за сапоги, волосы стриг в кружок «à la мужик»; он был похож на мастерового, который хорошо зарабатывает и
любит жить весело. Почти каждый вечер к нему приходили серьезные, задумчивые люди. Климу казалось, что все они очень горды и чем-то обижены. Пили
чай, водку, закусывая огурцами, колбасой и маринованными грибами, писатель как-то странно скручивался, развертывался, бегал по комнате и говорил...
— Мой муж — старый народник, — оживленно продолжала Елена. — Он
любит все это: самородков, самоучек… Самоубийц, кажется, не
любит. Самодержавие тоже не
любит, это уж такая старинная будничная привычка, как
чай пить. Я его понимаю: люди, отшлифованные гимназией, университетом, довольно однообразны, думают по книгам, а вот такие… храбрецы вламываются во все за свой страх. Варвары… Я — за варваров, с ними не скучно!
— Батюшки, неприятный какой, — забормотала серая старушка, обращаясь к Самгину. — А Леонидушка-то не
любит, если спорят с ним. Он — очень нервный, ночей не спит, все сочиняет, все думает да крепкий
чай пьет.
После
чая все займутся чем-нибудь: кто пойдет к речке и тихо бродит по берегу, толкая ногой камешки в воду; другой сядет к окну и ловит глазами каждое мимолетное явление: пробежит ли кошка по двору, пролетит ли галка, наблюдатель и ту и другую преследует взглядом и кончиком своего носа, поворачивая голову то направо, то налево. Так иногда собаки
любят сидеть по целым дням на окне, подставляя голову под солнышко и тщательно оглядывая всякого прохожего.
Снаружи у них делалось все, как у других. Вставали они хотя не с зарей, но рано;
любили долго сидеть за
чаем, иногда даже будто лениво молчали, потом расходились по своим углам или работали вместе, обедали, ездили в поля, занимались музыкой… как все, как мечтал и Обломов…
У них много: они сейчас дадут, как узнают, что это для Ильи Ильича. Если б это было ей на кофе, на
чай, детям на платье, на башмаки или на другие подобные прихоти, она бы и не заикнулась, а то на крайнюю нужду, до зарезу: спаржи Илье Ильичу купить, рябчиков на жаркое, он
любит французский горошек…
— До ужина еще полдник будет: за
чаем простоквашу подают; что лучше вы
любите, творог со сливками… или…
— Да как же это, — говорила она, — счеты рвал, на письма не отвечал, имение бросил, а тут вспомнил, что я
люблю иногда рано утром одна напиться кофе: кофейник привез, не забыл, что
чай люблю, и
чаю привез, да еще платье! Баловник, мот! Ах, Борюшка, Борюшка, ну, не странный ли ты человек!
— Очень часто: вот что-то теперь пропал. Не уехал ли в Колчино, к maman? Надо его побранить, что, не сказавшись, уехал. Бабушка выговор ему сделает: он боится ее… А когда он здесь — не посидит смирно: бегает, поет. Ах, какой он шалун! И как много кушает! Недавно большую, пребольшую сковороду грибов съел! Сколько булочек скушает за
чаем! Что ни дай, все скушает. Бабушка очень
любит его за это. Я тоже его…
А вот и
чай; я
люблю здесь
чай…
Я пригласил его пить
чай. «У нас
чаю и сахару нет, — вполголоса сказал мне мой человек, — все вышло». — «Как, совсем нет?» — «Всего раза на два». — «Так и довольно, — сказал я, — нас двое». — «А завтра утром что станете кушать?» Но я знал, что он
любил всюду находить препятствия. «Давно ли я видел у тебя много сахару и
чаю?» — заметил я. «Кабы вы одни кушали, а то по станциям и якуты, и якутки, чтоб им…» — «Без комплиментов! давай что есть!»
Но немая не унималась и при помощи мимики очень красноречиво объясняла, что седой старик и Костю не
любит, что он сердитый и нехороший. Марья Степановна заварила
чай в старинном чайнике с какими-то необыкновенными цветами и, расставляя посуду, спрашивала...
«К посту был не строг, сладости себе разрешал, варение вишневое ел с
чаем, очень
любил, барыни ему присылали.
— Помнишь Дашу? — прибавил он наконец, — вот золотая была душа! вот было сердце! и как она меня
любила!.. Что с ней теперь?
Чай, иссохла, исчахла, бедняжка?
— А отчего недоимка за тобой завелась? — грозно спросил г. Пеночкин. (Старик понурил голову.) —
Чай, пьянствовать
любишь, по кабакам шататься? (Старик разинул было рот.) Знаю я вас, — с запальчивостью продолжал Аркадий Павлыч, — ваше дело пить да на печи лежать, а хороший мужик за вас отвечай.
Я остался тот же, вы это знаете;
чай, долетают до вас вести с берегов Темзы. Иногда вспоминаю вас, всегда с любовью; у меня есть несколько писем того времени, некоторые из них мне ужасно дороги, и я
люблю их перечитывать.
Старого бурмистра матушка очень
любила: по мнению ее, это был единственный в Заболотье человек, на совесть которого можно было вполне положиться. Называла она его не иначе как «Герасимушкой», никогда не заставляла стоять перед собой и пила вместе с ним
чай. Действительно, это был честный и бравый старик. В то время ему было уже за шестьдесят лет, и матушка не шутя боялась, что вот-вот он умрет.
Она
любит пить
чай одна, потому что кладет сахару вдоволь, и при этом ей подается горшочек с густыми топлеными сливками, на поверхности которых запеклась румяная пенка.
Поздним утром обе — и матушка и сестрица — являются к
чаю бледные, с измятыми лицами. Матушка сердита; сестрица притворяется веселою. Вообще у нее недоброе сердце, и она
любит делать назло.
В начале шестого подают
чай, и ежели время вёдреное, то дедушка пьет его на балконе. Гостиная выходит на запад, и старик
любит понежиться на солнышке. Но в сад он, сколько мне помнится, ни разу не сходил и даже в экипаже не прогуливался. Вообще сидел сиднем, как и в Москве.
Это все знали, и являвшийся к нему богатый купец или барин-делец курил копеечную сигару и пил
чай за шесть копеек, затем занимал десятки тысяч под вексель. По мелочам Карташев не
любил давать. Он брал огромные проценты, но обращаться в суд избегал, и были случаи, что деньги за должниками пропадали.
— Ну, хоть
чаю напейся, мой батюшка. Господи боже мой! Приехал невесть откуда, и чашки
чаю ему не дадут. Лиза, пойди похлопочи, да поскорей. Я помню, маленький он был обжора страшный, да и теперь, должно быть, покушать
любит.
Священник
любил подолгу разговаривать, особенно со старушками, так что последние души в нем не
чаяли.
Я очень видел, что с ними поступают совсем не так, как с нами; их и
любили, и ласкали, и веселили, и угощали разными лакомствами; им даже
чай наливали слаще, чем нам: я узнал это нечаянно, взявши ошибкой чашку двоюродной сестры.
В зале тетушка разливала
чай, няня позвала меня туда, но я не хотел отойти ни на шаг от матери, и отец, боясь, чтобы я не расплакался, если станут принуждать меня, сам принес мне
чаю и постный крендель, точно такой, какие присылали нам в Уфу из Багрова; мы с сестрой (да и все) очень их
любили, но теперь крендель не пошел мне в горло, и, чтоб не принуждали меня есть, я спрятал его под огромный пуховик, на котором лежала мать.
— Ну, Яков, завтра ты мне рысачка получше давай! — сказал Вихров, когда Яков вечером пришел в горницу
чай пить. Павел всегда его этим угощал и ужасно
любил с ним разговаривать: Яков был мужик умный.
— А я вот что, братец. Я велю вареньица подать, нам и веселее будет. А потом и
чаю; ведь ты
чай любишь?
В свои побывки на заводы он часто приглашал лучших мастеров к себе и пил с ними
чай, не отказывался крестить у них ребят и задавал широкие праздники, на которых сам пил водку и
любил слушать мужицкие песни.
Вообще люди, близко знавшие Прейна, могли про него сказать очень немного, как о человеке, который не
любил скучать, мог наобещать сделать вас завтра бухарским эмиром,
любил с
чаем есть поджаренные в масле сухарики, всему на свете предпочитал дамское общество… и только.
И теперь, с гримасами отвращения прихлебывая черную, крепкую горькую бурду, подпоручик глубоко задумался над своим положением. «Гм… во-первых, как явиться без подарка? Конфеты или перчатки? Впрочем, неизвестно, какой номер она носит. Конфеты? Лучше бы всего духи: конфеты здесь отвратительные… Веер? Гм!.. Да, конечно, лучше духи. Она
любит Эссбуке. Потом расходы на пикнике: извозчик туда и обратно, скажем — пять, на
чай Степану — ррубль! Да-с, господин подпоручик Ромашов, без десяти рублей вам не обойтись».
Пошел я в свою келью, а дорогой у меня словно сердце схватило; пойду, думаю, к отцу Мартемьяну; он хошь и не
любил меня, а все же старика Асафа,
чай, помнит: может, и придумаем с ним что-нибудь на пользу душе.
После
чаю обыкновенно начиналось чтение. Капитан по преимуществу
любил книги исторического и военного содержания; впрочем, он и все прочее слушал довольно внимательно, и, когда Дианка проскулит что-нибудь во сне, или сильно начнет чесать лапой ухо, или заколотит хвостом от удовольствия, он всегда погрозит ей пальцем и проговорит тихим голосом: «куш!»
Устинья Наумовна. Что за вздор, золотая; уж к тому дело идет. Рада не рада — нечего делать!..
Люби кататься,
люби и саночки возить!.. Что ж это вы меня позабыли совсем, бралиянтовые? Али еще осмотреться не успели? Все,
чай, друг на друга любуетесь да миндальничаете.
— Убирайте со стола: господа не будут кушать. К вечеру приготовьте другого поросенка… или нет ли индейки? Александр Федорыч
любит индейку; он,
чай, проголодается. А теперь принесите-ка мне посвежее сенца в светелку: я вздохну часок-другой; там к
чаю разбудите. Коли чуть там Александр Федорыч зашевелится, так того… растолкайте меня.
— Эх, матушка Анна Павловна! да кого же мне и любить-то, как не вас? Много ли у нас таких, как вы? Вы цены себе не знаете. Хлопот полон рот: тут и своя стройка вертится на уме. Вчера еще бился целое утро с подрядчиком, да все как-то не сходимся… а как, думаю, не поехать?.. что она там, думаю, одна-то, без меня станет делать? человек не молодой:
чай, голову растеряет.
Исключение насчет «на
чай» прислуге он делал только за этим почетным столом, чтоб не отставать от других. Здесь каждый платил за себя, а Савва Морозов
любил шиковать и наливал соседей шампанским. От него в этом не отставал и Савва Мамонтов. Мне как-то пришлось сидеть между ними. Я слушал с интересом рассказ Мамонтова о его Северном павильоне справа, а слева — Савва Морозов все подливал и подливал мне «Ау», так как Бугров сидел с ним рядом и его угощал Морозов.
Не
любила Бугрова ресторанная прислуга — на
чай гривенник по-старинному давал, а носильщики на вокзале и в Москве и в Нижнем, как увидят Бугрова выходящим из вагона, бегут от него — тоже больше гривенника за пудовый чемодан не дает!
— Я
чай люблю, — сказал он, — ночью; много, хожу и пью; до рассвета. За границей
чай ночью неудобно.
— Видно, что вы
любите жену после Швейцарии. Это хорошо, если после Швейцарии. Когда надо
чаю, приходите опять. Приходите всю ночь, я не сплю совсем. Самовар будет. Берите рубль, вот. Ступайте к жене, я останусь и буду думать о вас и о вашей жене.
— Это тоже, как сказать, может, рассердится, а то и нет… Старый-то муж, поди
чай, надоел ей: «Старый муж, грозный муж, режь меня, бей меня, я другого
люблю!» — негромко пропела Аграфена Васильевна и, допив свое шампанское, слегка ударила стаканом по столу: видно, уж и ей старый-то муж надоел сильно.
Косая дама несказанно обрадовалась сей девице и, усадив ее за самовар, начала накачивать ее
чаем и даже водкой, которую странница, по своей скитальческой жизни, очень
любила, а потом принялась расспрашивать...
Стоявший перед нею на столе чисто вычищенный самовар сердито пошумливал: Миропа Дмитриевна
любила пить самый горячий
чай.
— Ни
чаю, ни табаку, ни водки — это ты верно сказал. Говорят, она нынче в дураки играть
любить стала — вот разве это? Ну, позовет играть и напоит чайком. А уж насчет прочего — ау, брат!
Аннинька чуть заметно кивнула головой и потихоньку замурлыкала: ah! ah! que j’aime… que j’aime… les mili-mili-mili-taires! [Ах! ах! как я
люблю… как я
люблю вое… вое… военных! (фр.)] — причем поясница ее как-то сама собой вздрагивала. Воцарилось молчание, в продолжение которого Иудушка, смиренно опустив глаза, помаленьку прихлебывал
чай из стакана.
«Всё это моя среда, мой теперешний мир, — думал я, — с которым, хочу не хочу, а должен жить…» Я пробовал было расспрашивать и разузнавать об них у Акима Акимыча, с которым очень
любил пить
чай, чтоб не быть одному.